Шаг вперед...

Во время встречи в верхах Россия–НАТО в Лиссабоне в ноябре прошлого года я стоял в основном зале для пресс-конференций и ждал, когда Президент Медведев появится перед журналистами. В зал вошел член российской делегации и сообщил мне, что президент сказал лидерам НАТО: «Мы готовы пойти так же далеко, как далеко готовы пойти и вы». Возникло такое ощущение, что в отношениях Москвы и Североатлантического союза наступила весна.

Но буквально несколько месяцев спустя воздух был скорее осенним.

В контролируемых государством российских СМИ растет антинатовская риторика, переговоры по противоракетной обороне не продвигаются, а после того, как было объявлено, что США ведут «предварительные беседы» с талибами, даже над сотрудничеством в Афганистане нависли тучи. Кремль может прийти к выводу, что после поспешного заявления Барака Обамы о выводе войск, теперь каждый сам по себе, и может приступить к поиску своих собственных каналов связи с афганскими мятежниками.

С момента подписания в 1997 году в Париже Основополагающего акта Россия–НАТО во взаимоотношениях просматривается одна и та же предсказуемая тенденция: каждая попытка сближения обычно заканчивается кризисом (основные примеры – конфликт вокруг Косово в 1999 году и война в Грузии в 2008 году), вслед за которым стороны остывают, после чего происходит новый подъем и затем очередной кризис.

Отношения между Альянсом и Россией отличаются большим числом практических мероприятий, которые призваны компенсировать нехватку одной важнейшей составляющей – политического доверия сторон друг к другу.

Каким бы банальным ни казалось это высказывание, это правда. Никакие учения по поиску и спасанию, никакие семинары и учебные занятия по отработке действий в случае гражданских ЧС не могут скрыть того, что политическое и военное руководство в России до сих пор видит в НАТО в лучшем случае соперника, а в худшем – противника, тогда как лидеры стран НАТО кажутся все более и более равнодушными к тому, что волнует Россию, поскольку они считают эти волнения продуктом устаревшего мышления XX века. Несмотря на заверения в обратном, в штаб-квартире НАТО в Брюсселе Россией явно сильно утомились.

Отношение к НАТО в российских политических кругах остается двусмысленным: Североатлантический союз неохотно уважают как самый успешный военно-политический альянс в истории. Однако в то же время российские СМИ и политики радуются неудачам НАТО, например, затяжной воздушной кампании в Ливии или выводу войск из Афганистана, как мнимым доказательствам того, что мощь Альянса идет на убыль.

Но основная роль НАТО остается внутриполитической: она выполняет функцию универсального символа высокомерия Запада, американского господства и является постоянным напоминанием поражения СССР в «холодной войне». Успешное расширение организации лишь бередит рану, напоминая россиянам о плачевном конце Организации Варшавского договора.

Неудовлетворенность россиян из-за двадцати лет незавершенных реформ, болезненные поиски нового самосознания и «комплекс жертвы» лучше всего проявляются в виде «уважения и ненависти» по отношению к НАТО. Если представить себе на минуту, что российские политики признают, что НАТО больше не является врагом, неприятных вопросов не избежать. Например, каков реальный вес России в глобальной политике? Есть ли у нее средства, чтобы последовательно «проецировать» военную мощь за рубежом? Есть ли у России союзники, и какие ценности связывают ее с ними?

Так что нет ничего удивительного в потере «лиссабонской динамики»: с приближением выборов в Государственную Думу и президентских выборов в России все основные игроки будут разжигать антинатовские настроения. Это беспроигрышный вариант для широкой общественности, и с его помощью политические круги избегают неудобных вопросов.

То же самое относится к противоракетной обороне: шквал предложений Москвы, отброшенных Североатлантическим союзом, рассчитан на то, чтобы избежать серьезных разногласий касательно восприятия угрозы. Это настоящий камень преткновения, так как заставляет партнеров обозначить врагов и друзей. Сегодняшнее российское правительство ни при каких обстоятельствах не признает, что Иран (или, раз уж на то пошло, Северная Корея) является угрозой.

Почему? Во-первых, у России нет ощущения неотложной опасности, исходящей от Ирана или от таких организаций, как Хизбалла или Хамас. Во-вторых, занимаясь Тегераном (или Северной Кореей), Москва получает возможность, хотя и ограниченную, занять отличную от Вашингтона позицию и тем самым подтвердить свой статус независимого игрока. В-третьих, это часть более общей стратегии, направленной на то, чтобы повысить престиж Москвы среди партнеров по неформальной группе БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай). Эти страны – очень разные и порой несовместимые со многих точек зрения – чувствуют прочную связь, основанную на комплексе неполноценности по отношению к Америке и Западу, а также жгучее желание бросить им вызов.

Несмотря на складывающееся впечатление, что это может продолжаться до бесконечности, на самом деле существует ряд факторов, которые в среднесрочной перспективе могут заставить Москву сделать сложный выбор в вопросе национальной безопасности.

Первый из них – все более тревожная демографическая тенденция. Быстро стареющее население и ненормальный уровень смертности (особенно среди мужского населения) постепенно ведет к коллапсу пенсионной системы и делает службу по призыву все более и более невозможным предприятием. В Вооруженных Силах России идут болезненные и несколько хаотичные реформы, причем результат их до сих пор точно не известен. Вызвавшее бурные споры решение ВМФ РФ приобрести у Франции вертолетоносец «Мистраль» – симптом более серьезного недуга: хронического дефицита современных вооружений, который военная промышленность страны до сих пор или пока не в состоянии снизить.

Еще один фактор – подъем Китая с его огромным количеством наличных средств. Он все больше и больше относится к России как к младшему партнеру, выталкивает ее из Центральной Азии и активно конкурирует с ней на мировом рынке оружия, продавая зачастую изготовленные по образцу российских и модернизированные вооружения и военную технику. Широко распространенная коррупция препятствует государственному управлению и разъедает моральный дух армии.

Оттого, что у восточных границ страны находится самая многочисленная в мире армия – китайские ВС насчитывают три миллиона офицеров и рядовых, – ощущаешь себя не очень комфортно в подобном геополитическом окружении. Этот фактор в свою очередь связан с демографической головоломкой. С учетом нескончаемого оттока населения из Сибири и Дальнего Востока в европейскую часть страны обеспечение безопасности за Уралом становится проблематичным. В виду возможного возвращения «Талибана» к власти в Афганистане и реальной перспективы распространения иранского влияния в регионе южный фланг России также может вскоре оказаться охваченным пламенем. Ее условные союзники в регионе – нередко авторитарные правители в странах Центральной Азии – устранили практически всю разумную оппозицию и подготовили почву для захвата власти радикальными исламистами.

При подобных обстоятельствах российским политическим лидерам скоро придется делать сложный политический выбор. Они могут пойти навстречу Китаю, став на самом деле его младшим партнером, и надеяться на то, что Китай будет эффективно блюсти порядок в Центральной Азии. Они могли бы в большей мере сотрудничать с НАТО и стремиться к выработке новых вариантов безопасности с трансатлантическим сообществом. Это будет непросто, однако, по крайней мере, Россия будет работать с партнерами, которых она хорошо знает. Наконец, Россия может попытаться самостоятельно выдержать внешнее давление – серьезный риск с учетом стоящих перед ней социально-экономических и политических проблем.

Речь идет о сложном выборе, особенно потому, что, к сожалению для России, определяться по этим вопросам ей придется очень скоро.